Фото: shutterstock.com От ребенка нельзя скрывать смерть родителя — он все равно поймет, что случилось, а молчание в будущем может сказаться на отношениях в семье, считает Лариса Пыжьянова, специалист в области экстремальных ситуаций, в прошлом — психолог МЧС, сейчас — психолог подмосковного хосписа «Дом с маяком». Почему ребенку важно быть на похоронах и что происходит с ним после потери самого близкого человека — в материале «Правмира».
Почему нельзя скрывать смерть родителя?
Скрывать смерть от ребенка нельзя. Во-первых, он все равно поймет, что произошло.
В моей частной практике была одна женщина, у которой без вести пропал муж. Во время командировки он из одного места уехал, в другое не прибыл. Семья как-то держалась на отрицании: может, в больницу попал, память потерял, но где-то он есть. А потом его нашли погибшим.
Пятилетний сын знал, что папы по нескольку месяцев не бывает дома. Мама, бабушка плакали: «Мы переживаем. Где же папа?» Но когда они узнали, что случилось, и даже когда его привезли, когда хоронили, мальчику ничего не сказали. Они были уверены, что он ни о чем не догадывается.
Через три-четыре месяца мама мне говорит: «Надо сказать, но я сама не смогу. Скажите, пожалуйста, вы».
Она вся в темной одежде, под глазами — круги. Я ответила: «Поймите, он знает».
Следующий раз они пришли вдвоем. Я заранее попросила маму, чтобы она посадила сына на колени. У него на лице было написано все.
— Скажи, у тебя папа часто уезжал в командировки, его подолгу не было, потом он приезжал?
— Да.
— И сейчас папы долго нет. Ты его ждешь?
Он молчит. Я опять спрашиваю:
— Ты продолжаешь ждать своего папу?
Он молчит. И мне стало совершенно очевидно, что ребенок знает. И я ему говорю:
— Папа больше не приедет, он не вернется.
— Почему?
— Папа умер.
— Я знаю, — он кивнул головой.
И потом он задал единственный вопрос — как умер папа. Я сказала: «Папу убили». Он опять кивнул, обнял маму, уткнулся в нее, посидел и сказал: «Мама, пойдем домой». По сути, он уже прожил свое горе за те месяцы: «Ну вы же все были в черном и плакали. А я знаю, что черное надевают, когда кто-то умер».
Во-вторых, если вы не будете говорить с ребенком о смерти родителя, это потом отразится на ваших отношениях.
В одной семье от онкологии умер отец, его похоронили. Мальчику было 8 лет, он болел, и ему ничего не сказали — просто закрыли дверь в его комнату. Сейчас ему около 20.
Они с мамой так и не поговорили про отца. Просто не проронили ни слова. Он даже не был на кладбище.
В семье постоянные конфликты, у мамы очень много обиды на сына: «Ну как же так, я ему всю жизнь отдала, а он меня ненавидит! Я не понимаю, за что». Мои попытки как-то ее подвинуть в сторону разговора про отца ничего не дают.
Она не может — не знает, как. Тогда она не сказала, потому что ребенок серьезно болел, она его берегла. А дальше она горевала сама и не понимала, как жить дальше. Она действительно любила своего мужа, там до сих пор много обиды на тему «как ты мог нас бросить». Тогда она, по сути, сосредоточилась на ребенке, сместила на него весь смысл жизни и не то что перестала горевать — а отложила горевание.
А теперь с этим настолько страшно соприкасаться, что она просто не хочет.
Как рассказать о смерти отца или матери?
Как бы мы ни сказали о смерти отца, матери, бабушки, дедушки и любого другого, кого ребенок любил, мы должны понимать, что после этого сообщения привычный мир маленького человека изменится.
Это надо четко осознать, чтобы потом не было чувства вины по поводу того, что вы сказали как-то не так. Жизнь будет разделена на «до» и «после», потому что это шоковая травма, которая разрушит внутренние бессознательные убеждения о том, что мир доброжелателен, справедлив и безопасен. Первая реакция — шок, отрицание, потом будут агрессия, депрессия и принятие, через все эти этапы придется пройти.
Чем меньше ребенок, тем важнее ему телесный контакт. Маленького ребенка нужно взять на руки, посадить на колени, обнять. Подростку — хотя бы положить руку на руку. Это такой невербальный посыл: «Я с тобой».
На самом деле ребенок уже по вашему лицу все поймет. Поэтому в идеале новость должен сообщить человек, который лучше может себя контролировать. Иногда это именно тот, кто пока находится в фазе отрицания и еще не начал горевать: «Ну это же может быть ошибка. Вдруг все хорошо?»
И ребенку можно сказать так же, не нужно сразу обрушивать на него самое страшное. Например: «Сейчас мне передали, что с нашим папой что-то случилось. И даже возможно, что он погиб. Но мы пока точно не знаем».
Когда я работала на горячей линии МЧС и нам приходили списки людей, которые находились на борту упавшего самолета, мы не говорили, что человек погиб. Погибшим он может считаться только после того, как родственники опознали его под протокол и проведена генетическая экспертиза. В моей практике было несколько раз, что попадался однофамилец — искали одного, а погибшим оказывался другой. И мы говорили: «Да, человек с такими данными находится в списках тех, кто был на борту. Вам надо приехать на опознание».
И хотя я абсолютный приверженец того, что ребенку нужно говорить правду, на этой фазе отрицания возможны и такие слова: «Давай подождем, пока все выяснится». И это даже не ложь, а этапы принятия.
Это не значит, что вы должны быть в этот момент железобетонно-оптимистичными. Если текут слезы, то пусть. Очень важно не напугать ребенка своей реакцией и постараться сдержать истерику. Если не сдержались — ну не сдержались. Потом просто объясните: «То, что со мной сейчас было, мои слезы, крики — это мое горе. Но я твоя мама, и ты знаешь, что я всегда буду рядом».
Почему важно взять ребенка на похороны?
Вспоминается еще одна история из практики в МЧС. В Сирии погиб военнослужащий, к нашим психологам в регионе обратились, чтобы они на прощании поддержали вдову, его мать и ребенка — мальчику было 7 или 8 лет. Но его семья отправила к родственникам: «Он очень чувствительный, для него это будет страшная травма».
Психологи пытались объяснить, что отец — офицер, на проводах будут соответствующие ритуалы, мальчику важно видеть, что его папу будут провожать как героя. Не убедили…
И потом были проводы, на которых про погибшего рассказывали его сослуживцы, его командиры, был прощальный салют. Там все рыдали. Это было как-то очень торжественно, трагично и одновременно очень величественно. Если бы мальчик был там, это стало бы его опорой на всю жизнь.
Дети же видят родителей как родителей, а тут была возможность увидеть отца с другой стороны, и то уважение, та любовь у него остались бы в памяти как сила.
Ребенка нужно брать на похороны, потому что похоронные ритуалы дают возможность уйти из отрицания, осознать, что это действительно смерть, и начать горевать. Если ты начал, ты и закончишь. Если ты никак не можешь начать и отрицаешь, твое горе будет очень долгим.
И дальше три дня, девять дней, сорок: опять все собрались, вспомнили, попрощались. Вот так по этапам ты понимаешь, что потерял человека навсегда. Ты еще и голос слышишь, и цепляешься за образ, а тебя раз — и к этому возвращают: да, мы любим, помним, но его уже нет.
Это большая трагедия, если поехать на похороны невозможно — например, человек пропал без вести или похороны в другой стране. Родные очень долго не смогут принять его смерть и будут жить с мыслью, что он вернется. Нельзя подталкивать семью, чтобы она считала человека умершим. Они сами к этому в конце концов могут прийти, просто из года в год живя на качелях от отчаяния к надежде.
Что происходит с ребенком после смерти родителя?
Дети и подростки переживают смерть близких тяжелее, чем взрослые. У взрослых есть возможность обратиться к прошлому опыту, а для ребенка это может быть первая история. Но дети воспринимают все острее еще и в силу своей пока не совсем зрелой нервной системы: лобные доли, которые отвечают за контроль, полностью созревают к 11–12 годам, а до этого над контролем преобладают импульсы.
Состояние ребенка зависит от многих факторов:
- тяжесть ситуации (а смерть — это самая тяжелая ситуация),
- окружение,
- умение адаптироваться к травматическим ситуациям,
- особенности нервной системы,
- отношения в семье,
- другие психологические травмы.
Ребенок в любом случае должен «отыграть» эту трагедию, и отыгрывание может идти по двум путям.
Первый — если у ребенка доминирующий тип личности (он активный, всегда отстаивает свое, любит командовать). Такие дети будут отыгрывать травматическое событие через агрессию: они будут злиться и конфликтовать, стремиться взять рухнувший мир назад под контроль: «Да что ж такое? Что он, отца хочет заменить?»
Так может реагировать и подросток. Он понимает, что нет отца и теперь не на кого рассчитывать, особенно если мама мягкая. И задача помощи родителя или психолога — довести это до сознания и до проговаривания, потому что чаще всего ребенок делает это совершенно бессознательно.
А если ребенок спокойный, подчиняемый, он может начать избегать ситуаций, в которых ему напоминают о травме — вплоть до того, что перестанет общаться с близкими и замкнется в себе либо попадет под асоциальное влияние лидера. Если это подросток, он может уйти в самоповреждение: начать пить, курить, принимать наркотики, наносить себе увечья, чтобы справиться с болью внутри — ему надо хоть что-то сделать со своим телом, чтобы меньше болела душа.
Но бывает и еще одна история, когда ребенок ведет себя как будто ничего не случилось. Для близких это тоже может быть шоком. «В смысле? У тебя папы не стало, а ты тут скачешь», — и начинают одергивать. Чем ребенок младше, тем более пластична его психика. У детей очень сильная, еще не испорченная социумом биологическая жажда жизни. И это нормально, когда близкого только похоронили, а дети уже бегают, дерутся, верещат. Ни в коем случае не надо их за это ругать и винить. Они потом и поплачут, и погорюют.
У детей главный маркер того, что с ними что-то идет не так, даже не слова и не поведение, а физиологические реакции.
Например, энурез, кошмарные сновидения или нарушения сна, нехарактерные головные боли, прыгающая температура тела, проблемы с желудочно-кишечным трактом, повышенное потоотделение, пугливость, напряженность. Если проходит где-то два-три месяца после травмы и есть эти признаки, можно предположить, что ребенок сам не справляется с постигшим его горем и нужна помощь специалиста.
Сказать ли о случившемся в школе?
Если ребенок не хочет говорить с одноклассниками или учителями о своем горе или не знает, что говорить, пусть так и скажет: «Я не знаю, что вам сказать. Не спрашивайте меня». А если хочется и знает — пусть говорит. Нужно быть сообразным себе и не бояться.
После такой травмы дети теряют уверенность в себе, иллюзию контроля над миром, рушится их самооценка.
На фоне тяжелого стресса нарушаются прежде всего когнитивные функции — память, внимание, мышление. Ребенок может начать плохо учиться.
Многие обижаются и злятся на детей: «Боже мой, и так тут всем плохо, а еще и ты себя отвратительно ведешь, скатился на двойки!» А это ведь другое.
В такой невероятно сложной системе, какой является функционирующий мозг, бывают достаточно простые закономерности. Например, связь между функцией лобных долей, отвечающих за анализ, планирование, контроль, и лимбической системой, отвечающей за эмоции. Если возбуждена лимбическая система, то идет торможение мыслительных функций, и наоборот. И пока мы не переживем эмоционально то, что случилось, очень сложно концентрироваться на чем-то другом. Именно поэтому у ребенка может съехать учеба. Лучше заранее обсудить это с классным руководителем.
Как быть, если ребенок винит себя в смерти родителя?
На фоне смерти близкого у детей очень часто возникает чувство вины. Есть классический опыт Жана Пиаже с детьми дошкольного возраста, который показывает их эгоцентричность — ребенку кажется, что так, как видит мир он, видят и все остальные, он ощущает себя в центре мира.
Пиаже сидел напротив ребенка и просил: «Расскажи, что ты видишь». Ребенок рассказывал. «А теперь расскажи, что вижу я». И ребенок абсолютно чистосердечно рассказывал опять то, что видит он сам. Это естественный этап психологического развития. Но с детским эгоцентризмом есть большой подводный камень — все, что происходит в этом мире, ребенок воспринимает как связанное с собой.
В случае со смертью он может думать: «Я виноват. Наверное, я был плохим мальчиком, папу расстроил, и папа ушел. Я накануне двойку получил, он думал про это и погиб». У подростков эта вина очень часто переходит в агрессию: «Ты же знал, как мне будет плохо без тебя! Как ты мог меня оставить?»
И всегда параллельно возникает чувство страха — ты понимаешь, что ничего не можешь проконтролировать, а это выбивает почву из-под ног. Страх и контроль тесно связаны. Много контроля — за ним много и страха.
Что делать? Если через три-четыре месяца родители видят, что ребенок изменился, что пошли физиологические нарушения, начались проблемы с общением, учебой, надо все-таки обратиться хотя бы к психологу.
Можно ли плакать при ребенке?
Пусть мама плачет, горюет, но все равно обнимает, целует и говорит: «Мы вместе. Сейчас очень плохо, но мы справимся. Все будет хорошо. По-другому, но хорошо у нас тоже будет».
Поддерживать — не значит быть сильным и не плакать в присутствии ребенка.
Нет, в том числе и плакать, и показывать свою любовь, и говорить, что вы тоже очень любите умершего, что вам тоже тяжело и плохо.
Ребенку будет плохо с мамой, которая как черный ящик, когда ты понимаешь, что там внутри у нее что-то происходит, а внешне все хорошо. Ребенок думает: «Если все хорошо, ты что, папу не любила? Тебе хорошо, а я вижу, что в глазах слезы. Ты мне врешь? А почему ты мне врешь? Значит, так надо себя вести? Тогда я тоже так буду. Наверное, надо и мне маму не расстраивать, а если я заплачу, то я буду плохим». И опять чувство вины.
В частной практике у меня была ситуация, когда в семье умер ребенок. Прошло два с половиной года, мама считала, что они все пережили, отгоревали, но заметила, что старший сын все равно стал каким-то другим — более молчаливым, погруженным в себя.
А я потом, разговаривая с мальчиком, узнаю, что он эти два с половиной года каждый вечер плачет в ванной, но так, чтобы никто не видел. Он вообще ничего не отгоревал. И он плакал уже не столько о брате. Он не верил в искренность ни радости, ни смеха в этой семье. Он пытался показывать, что у него все хорошо, но думал, что они все притворяются и что хорошего уже ничего нет, его теперь надо изображать, а плакать можно только в ванной, потому что все хорошее закончилось.
Вот почему так важно разговаривать друг с другом.
Как отвечать, если ребенок говорит, что скучает по маме или папе?
Нужно быть с ребенком, обнимать его: «Я тоже скучаю. Насколько я способна/способен, я могу представить, как тебе тяжело». В этот момент ребенку хочется разговаривать о том, кто умер.
Возможно, стоит посмотреть вместе фотографии, вспомнить что-то: «О чем ты больше всего тоскуешь? Но посмотри, сколько у вас всего было вместе. Этого у тебя точно никто не заберет. И папина любовь всегда тоже с тобой».
Если семья верующая, можно сказать: «Ты здесь молишься, а папа молится о тебе там, все равно вы вместе. Придет время, мы встретимся. Но сейчас очень больно, и, наверное, по-другому не может быть, когда мы теряем того, кого любим. Ты знай, что папа тебя любит и поддерживает оттуда, он будет это делать всегда. Если бы он мог остаться, он бы остался с тобой. Но не все зависит от нас».
Если ребенок теряет отца или мать очень рано, как создать связь между ними?
Моя мама в четыре года осталась сиротой, и она говорила, что помнит вообще все: как ее маму везли к врачу, как они бежали вслед, как потом маму везли назад и все радовались, что ее вылечили — а ее даже не успели довезти до больницы, она умерла, — как все стояли у гроба и кто что говорил. И она об этом всю оставшуюся жизнь вспоминала и рассказывала.
Это как раз про то, что время не лечит и забыть нельзя. Но помнить очень важно, эти воспоминания — наша опора.
Обязательно нужно рассказывать ребенку про умершего, каким он был. Это не про травму, это про любовь. Как можно вычеркнуть из памяти человека, который дал тебе жизнь, который тебя любил? Вспоминать о нем больно, но это очистительная боль.
Самое опасное заблуждение — что надо поскорее забыть. Иногда это просто замалчивают. Но о чем обычно не принято говорить? О чем-то плохом. «Если мы об этом не говорим, это что-то стыдное? А что в этом стыдного?» — у ребенка сразу возникают такие мысли.
Наша психика устроена так, что мы идеализируем образ умершего. И, наверное, это нормально, если мы сами в такой образ верим. Конечно, про умершего, особенно про родителя, лучше и при жизни не говорить плохого второму родителю, а уж после смерти — тем более. Но в какую-то чрезмерную идеализацию тоже уходить не стоит. Говорите правду, как вы ее видите. А видишь умершего человека уже, как правило, во многом с хорошей стороны.
В любом случае надо говорить про хорошие и сильные стороны, они есть у каждого человека, не надо ничего выдумывать. Ребенок присвоит их себе, и это станет его силой.
Например, у мальчиков идет идентификация с отцом, им важно знать, что и они такие же, как папа: «У тебя глаза, как у папы», «Я очень любила папину улыбку. Когда на тебя посмотрю — ты улыбаешься, как папа», «У папы тоже были золотые руки, он тоже умел это делать». Отца нет, но идентификация с ним у ребенка должна возникать именно в сильную сторону.
Ничего не может быть хуже в нашей жизни, чем какие-то провалы вместо родных людей. Пусть их больше с нами нет, но осталась наша память о них, наши воспоминания и наша любовь, которая никуда не уходит.
