Зима, мороз. Пятилетний ребенок в одной водолазке, леггинсах и оранжевых резиновых сапогах выбегает на проезжую часть. Этим ребенком 20 лет назад была Вероника Словохотова, корреспондент «Правмира». Она вспоминает о своем чудесном спасении перед Рождеством.
Окно с видом на остановку
Так получилось, что до семи лет я росла в деревне у бабушки.
Счастливой возможности ходить в детский сад я избежала, потому что водить меня туда было некому. Мама из города по утрам ездила в другую деревню, она работала в сельской школе, а у папы каждую неделю были командировки. Поэтому меня отправили к бабушке, и я не узнала, что такое воспитатели, тихий час, прогулки по расписанию и прочие прелести детсадовского бытия.
Деревня очень маленькая, дворов десять. Мы жили в деревянном домике на отшибе. Из окна кухни виднелись старая яблоня, широкое картофельное поле, а за ним — дорога и автобусная остановка.
Магазина там на моей памяти никогда не было. Два раза в неделю к нам заглядывала хлебовозка и один раз — автолавка. Вместо «пойти за хлебом» бабушка говорила «пойти к Андрею». Андреем звали красивого молодого водителя хлебовозки и по совместительству ее продавца. Кстати, продавал Андрей не только хлеб. Именно у него бабушка купила первые в моей жизни чипсы. Автолавка кроме продуктов привозила всякие хозяйственные прибамбасы: стиральный порошок, мыло, шампуни и так далее, весь ассортимент оглашать не буду.
В утро, когда ждали Андрея или автолавку, деревенские жители собирались на остановке — все они были примерно бабушкиного возраста — и обсуждали, у кого что болит, кто сколько сегодня молока надоил и что там нового случилось в личной жизни звезд российского шоу-бизнеса. Надо сказать, что телевизор был моим главным и единственным развлечением, а посему подробности личной жизни звезд я знала не хуже, чем наши соседи, и при случае могла поддержать светскую беседу. Антенна ловила всего три канала: первый, второй и «Культуру». Правда, у нас «Культура» всегда показывала с большими помехами, поэтому можно было со спокойной совестью расти бескультурной.
Из окна кухни я наблюдала, приехал ли какой-то из наших магазинов на колесах к остановке, и сразу бежала сообщать об этом бабушке. Иногда мы ходили вместе, а иногда я оставалась дома и смотрела телевизор в ожидании чего-нибудь вкусненького.
Побег
Каждую зиму в деревне наметало много снега и все поле пряталось под тяжелым белым покрывалом. К автобусной остановке вела узенькая тропка: ее прокапывали большой лопатой, и поход к Андрею превращался в невероятное приключение. Но зимой бабушка чаще оставляла меня дома — выпустить ребенка на улицу без трех-четырех кофт, шубы или куртки, лисьей шапки и валенок она не могла («Застынешь!»), а одеваться я не хотела, потому что даже пошевелить рукой в таком наряде сложно.
Помню, мне было лет пять. Конец декабря. Утро. Как обычно, у нас работал телевизор. Показывали новости — самую скучную вещь в моей жизни!
Пока бабушка вдумчиво кивала, соглашаясь с ведущим, я возилась с куклами — их у меня был целый ящик, потому что каждые выходные родители или тетя привозили новую. Когда новости закончились, бабушка встала и сказала, что скоро придет. В окно я увидела, как она неспеша пошла к остановке. «Наверное, к Андрею», — подумала я и продолжила разыгрывать между Барби и Кеном сюжет какого-то сериала. Возможно, это были «Тайны следствия». Но куклы мне быстро надоели, а бабушка все не возвращалась. Я опять посмотрела в окно. На остановке — ни хлебовозки, ни людей.
«Надо проверить», — решила я и направилась в сени. Как сейчас помню, на мне были вязаные носки, черные леггинсы и зеленая водолазка с далматинцами. Валенки надевать я не захотела и нашла в сенях — внимание! — оранжевые резиновые сапоги. Эти сапоги всегда лежали под табуреткой, их надевали в огород. Разумеется, они оказались мне велики, но и так сойдет. Куртку надевать тоже не стала. Ну я ж быстро, только посмотрю — и сразу назад!
В таком прикиде я вышла на крыльцо. Дом бабушка не закрыла. Дело в том, что я очень не любила, когда меня запирали, и однажды, оставшись одна минут на двадцать, от возмущения кочергой разбила в сенях стекло. Отворите мне темницу, ага.
Итак, вообразите картину. Зима. Мороз и солнце. Пятилетний ребенок в оранжевых резиновых сапогах бежит к автобусной остановке. Утопает в снегу по самое не хочу. Выбирается. Выходит один на дорогу…
Но на дороге никого не было. Проехала машина. Вторая. Третья. Я знала, что тетя по выходным приезжает из города с левой стороны, а родители — с правой. Может, бабушка решила сходить в гости? По секрету скажу вам, что один и другой город находятся от деревни в двадцати с лишним километрах, но тогда мне казалось, что туда можно запросто дойти пешком. Подумав, я повернула направо и пошла по прямой.
Показался одинокий соседский дом, а за ним — покрашенное голубой краской здание с таинственным названием «сельсовет». Дальше по обе стороны виднелись только заснеженные деревья и костлявые телефонные столбы.
Я шла по обочине. Долго ли, коротко ли, но добралась до сельсовета и уже была готова отправиться в увлекательное путешествие за деревню, как передо мной остановилась машина. Из нее вышел незнакомый мужчина. Не помню его лица. Помню только, что он был очень высокий.
— Девочка, ты чья? — спросил он меня слегка ошарашенным голосом.
О чем подумал этот человек, увидев на морозе ребенка в водолазке и резиновых сапогах, остается только гадать. Я деловито объяснила, что ищу бабушку Таню.
— А где она?
— Не знаю…
— А где ты живешь?
— Вот та-ам, — махнула я рукой в ту сторону, откуда пришла.
Мужчина собрался отвезти меня домой, но я с недоверием ответила, что в чужие машины не сажусь. Я была умной девочкой.
Слухи о том, что незнакомцы могут ловить маленьких детей и продавать их на органы за границу, тоже часто обсуждались в очереди за хлебом. У меня были другие планы: надо бабушку искать, знаете ли… Мужчина подумал-подумал, надел на меня свою куртку, потом шапку, взял на руки и понес домой. От него крепко пахло сигаретами.
По пути я стала добрее и начала рассказывать, что мне очень нравятся песни Валерия Меладзе и Филиппа Киркорова. И что еще у меня есть много кукол, три кошки, два щенка, две коровы и куры.
— Вон мой дом, красный, — сказала я наконец.
Мужчина донес меня до самой двери и только после этого скрылся за нашим огородным забором.
«А вдруг это вор какой-нибудь?» — заподозрила я, но вместо того, чтобы закрыть дверь на крючок, забралась на печку. В общем, Одиссей возвратился, пространством и временем полный.
Откуда ни возьмись прибежала бабушка с воплями: «Вероник! А где ты?» Она бросилась меня переодевать, отпаивать горячим чаем с медом и кутать в одеяло.
Бабушка и правда ходила к остановке, но не за хлебом, а встречать ветеринара, и все это время они просто были в хлеву у коровы. Мужчину, который привел меня домой, бабушка назвала местным председателем. Он оказался сообразительнее меня и бабушку нашел очень быстро, правда, перепугал ее криком: «Танька, иди спасай внучку!»
Бабушка у меня мировая: не ругалась, прочитала лекцию о том, что меня мог кто-нибудь украсть, и опять усадила на печку. Я уже поверила, что легко отделалась. И все бы хорошо, но приехала мама…
Представьте себя на ее месте. Вам 28 лет. Вы уважаемая учительница, приезжаете после работы проведать своего ребенка, заходите в дом с мороза, а вам говорят, что этого ребенка только что поймали на проезжей части, да еще и в оранжевых резиновых сапогах, которые вы весной надеваете на грядки. Какую взбучку мы получили вдвоем с бабушкой, вспоминать страшно…
Письмо на деревню
Кто знает, куда бы я забежала и что бы со мной случилось, если бы не… Такое вот предпраздничное чудо. Мне потом рассказали, что моего спасителя зовут дядя Саша. Больше я его никогда не видела. Говорят, он жив, сейчас ему лет 60.
Я понимаю, что вряд ли он это когда-нибудь прочтет, но, как чеховский Ванька, в канун Рождества решила написать письмо. Только вместо пузырька с чернилами и ручки с заржавленным пером у меня подержанный макбук, а вместо измятого листа — Microsoft Word. Адреса я не знаю, поэтому пусть тоже будет «на деревню».
Дорогой дядя Саша!
Я выросла, мне уже 25 лет.
Знаешь, мне бывает одиноко, потому что с бабушкой мы видимся очень редко: я переехала в Москву, а она живет все в той же деревне. Теперь я не смотрю телевизор, а за хлебом хожу в супермаркет на углу. В очередях там никто не обсуждает новости. Москва — город большой, и люди не знают друг друга. Пушистый снег здесь быстро превращается в грязь, но я в основном езжу на метро.
Я работаю журналистом и почти каждый день задаю вопросы незнакомым людям. Хотя моя фамилия Словохотова, я не слишком разговорчивая и часто не могу найти нужных слов.
Дядя Саша, я очень хочу тебя поздравить с Рождеством. Не знаю, веришь ли ты в Бога. Я, наверное, да, но пока у нас как-то не складывается. Я никогда ничего у Него не прошу, потому что мне стыдно — у Него точно других забот хватает.
Я окончила МГУ, прочитала много умных книжек, но по-прежнему ничего не понимаю в жизни и обычно сначала делаю, а потом думаю — в каком-то смысле все так же сдуру выбегаю на мороз в одних резиновых сапогах, а там как повезет. Но как бы ни было холодно и страшно, Он всегда меня ловит, если я бегу куда-то не туда. Я упрямо не иду на руки, а Он усмехается и протягивает безразмерную куртку и шапку, чтобы я не замерзла. Совсем как ты.
Надеюсь, у тебя тоже все хорошо.
Вероника.
Фото: из личного архива Вероники Словохотовой